В принципе я женщина обыкновенная – «vulgaris» на латыни. Не амазонка, не героиня, очень даже паникёр, риск для меня приемлем только в случае 100 % гарантии его отсутствия. Однако…
Лет 30 назад я попала в дорожную ситуацию. Была в горах по жизненно важному вопросу, пришлось поехать. Вопрос мой разрешился только к вечеру, и тут возникла проблема: а как уехать? Тогда «маршрутки» только в зачатке были, а рейсовые автобусы уже практически не ходили, такси тоже к вечеру или не выезжали, или стоили такую цену, которую я не в состоянии заплатить. В то время всё было «чрезвычайным» – даже продукты продавали по талонам и зарплату раз в полгода давали.
Мне не повезло: никто, кроме меня, в город вечером не ехал, не с кем и плату за такси разделить. Тупик… А я же детей дома одних оставила: уверена была, что вернусь к вечеру. Быстро стемнело – поздняя осень, и не мой район, не моё село, я здесь никого не знаю. Ужас был у меня в душе!
Люди, с которыми я контактировала, не остались безучастны: и кров, и пищу предложили; но сердце матери сжимается, рвётся домой, к детям. Меня понимали, искали выход. Клич, видимо, дошел и до местного райотдела милиции. Оттуда пришло предложение: рано утром машина райотдела выезжает в Махачкалу, меня могут взять с собой, подвезут прямо к дому. Вариантов нет, жду утра – оставили у себя добрые люди.
В 4 утра приезжает за мной УАЗ, поехали. Забрали по пути начальника и еще двоих сотрудников. Я – впереди, рядом с водителем; сзади, на заднем сидении, – трое мужчин. В 4:30 мы уже отъехали от села, уже рассветало. Стоял ноябрь, сухой, без дождей, радовал глаз остатками «былой красоты» – ярких красок осени. Машина ровно, спокойно брала поворот за поворотом, мы все молчали, все спросонья. Моя душа радовалась: всё закончилось – домой, к детям! Сейчас всё станет на свои места.
Внезапно машину крутануло на очередном зигзаге! Это была гладкая, как стекло, наледь, на теневой стороне поворота. Машина легко, как игрушечная, завертелась на месте, повернулась на 180 градусов в одну сторону, круто – в другую, откатилась назад, стукнулась о скалу, снова отлетела куда-то, развернулась и остановилась. Разверзлась оглушающая тишина. Казалось, что машина раскачивается, как детская люлька, легко и мягко, вперед – назад, и даже вроде чуть поскрипывает. Мне почудилось, что при каждом наклоне вниз я вижу тонкую ниточку речки на дне огромной пропасти. С каждым качком вперёд я словно все детальней видела эту речку. От страха я увидела, как через лупу, в большом увеличении, ее бегущие струи воды, мелкие камешки. Всё было для меня как в вакууме, нереально легко, как качели в невесомости.
«Что это? – настороженно спросила я себя. – Это что, всё?! Но этого не может быть! – судорожно сжалась я, глядя прямо в дно пропасти. ¬¬– Со мной этого не может быть. У меня дети одни. Они не смогут выжить без меня, младший с астмой и старший ещё совсем ребенок. Да и нет у меня никого для них, – объясняла я пропасти, словно она живая, – я сама круглая сирота, свекрови нет, мужа не стало, кому они нужны?! Так не может быть. ЭТОГО со мной не может случиться. Меня ждут дети. Как они выживут без меня?!» – повторяла и повторяла я, словно мантру, убеждая, уговаривая, но кого?! В тот момент нас было только трое – я, пропасть и мои мысли, и нам ничто не мешало.
Посторонний звук, как щелчок, включил меня. Я очнулась – это машина завелась! И вдруг я увидела водителя рядом, он плавно, без эмоций выруливал назад. Мы выехали на дорогу, машина развернулась по направлению следования и поехала. Едем… Ни звука, ни вздоха, никто не кашлянул, даже носом не шмыгнул – пронзительная тишина, каждый – в себе…
Как-то мгновенно мы оказались на Губденском кольце, повернули в сторону Карабудахкента. И вдруг в машине что-то забилось, застучало и закричало – человек?! Вот тут все вдруг ожили, задышали, заговорили, вышли из машины.
Оказывается, УАЗик был специальный, в нём везли задержанного в городской СИЗО, и сидел он сзади, отделённый решётками, и только естественная надобность – при виде туалета на обочине – заставила его прийти в себя и «реанимировать» нас. «Мгновение» реально заняло у нас 1,5 часа пути от места происшествия, которое мы проехали в абсолютном молчании.
Происшествие никто не обсуждал, словно ничего и не произошло. «Значит, я в высшей степени трусиха, – подумала я о себе, – никто и значения не придал, а я тут уже с детьми прощалась». На то и женщина, чтобы бояться всего! Высаживая меня у дома, водитель коротко сказал мне: «Ты молодец, спасибо тебе!» Я не поняла, за что, но промолчала и скорее в дом.
Как-то так сложилось, что мы с этим водителем, Магомедом, нет-нет да и пересекались – по жизни, по работе. Каждый раз, встретившись, крепко обнимала его как спасителя. Он, высоченный, крупный мужчина, словно медведь, очень добрый и очень улыбчивый, всегда ответно особенно тепло принимал мои объятия. А я думала каждый раз: «Ой, что я делаю, что люди скажут? – и все равно в следующую встречу снова обнимала. Воспоминание о том страхе не сгладилось с годами. Конечно, все подтрунивали над этим, но мы с ним без слов чувствовали невидимую тонкую связь, уж в этом я была уверена. Я-то про себя знала, что это эхо пережитого страха смерти. «А он, наверное, просто не может оттолкнуть, он же добрый»,– думала. Я так благодарила его за то, что он спас мне жизнь.
С тех пор прошло 30 лет. Водитель Магомед давно уже не водитель, отучился, прошел хороший жизненный путь, вырос до серьезного человека. В том же его районе, в том же селе, появились у меня близкие друзья, дружим, ездим в гости друг к другу, и по работе часто бывала и бываю там. У них я сдружилась с очаровательной Заирой, с которой мы как-то легко сблизились: одного плана, что ли, люди. И вот как-то заехал за ней муж, я вышла проводить её и ахнула: стоит «мой» Магомед. Я, как водится, – к нему, обнялись. «Что ты тут делаешь?» – спрашиваю. «Да вот, за женой заехал»,– говорит он и показывает на Заиру.
Всё как-то сразу у меня сошлось, глядя на них, гармоничных, красивых, словно свет и тепло шли от них. Видимо, действительно ничего не бывает просто так. Меня прорвало: «А знаешь, Заира, – говорю я, – что у меня было с твоим мужем?!» – и выложила ей эту историю, не стесняясь, как есть, со всеми переживаниями. «Конечно, – заканчиваю я, – он этого и не помнит, но такой ужас я больше не испытывала никогда...»
И тут Магомед схватил меня за руку: «Ты ошибаешься, ничего страшнее и у меня в жизни больше не было. Да и у тех, кто с нами был, тоже. Это нереально: мы висели на полкорпуса машины над пропастью и смогли выбраться. Если бы ты стала биться в истерике – всё! А так я смог собраться с мыслями и рискнуть, и у нас получилось. Когда вижу тебя, сразу вспоминаю эту пропасть и хочется тебя обнять – мы живы. Ты очень мужественный человек».
Он рассказал, что их тогда попросили довезти до города женщину – меня, которая очень сильно нервничает из-за детей. Поэтому он ждал от меня паники, а я, говорит он, смотрела прямо вперёд и молча, не шевелясь, держалась за поручень машины. «Как ни в чём не бывало. Может, просит? Может, молится? Всевышний женщину с детьми должен услышать», – подумал тогда Магомед, сгруппировался, прислушался к машине, поймал момент, когда качнуло назад, и включил заднюю скорость.
Понимающая, умная и чуткая его Заира со светлой улыбкой слушала нас, а мы с Магомедом, как самые родные люди, говорили и говорили. «Если бы ты тогда…», – говорил он. «Если бы не ты тогда…», – говорила я. Еще бы! Мы, получается, вместе родились в этот день во второй раз!
Оказывается, зря я беспокоилась, Магомед и сам при каждой встрече готов был обнять меня. Оказывается, я мужественная и далеко не трусиха. Оказывается, правда может оказаться и на противоположном конце наших страхов, надо только говорить, не бояться.
Вот так я через 30 лет узнала что-то новое о себе, что у меня есть мужество, а так, в обычной, нормальной жизни, я женщина обыкновенная – «vulgaris» на латыни.
Раисат Хайбуллаева
